Напутствие: 9 уроков для замечательной жизни - Бенджамин Ференц

чем. Мы должны выработать принцип, который защитит следующие поколения. Я понял, что подобное может повториться где и когда угодно. Моя речь в первый день начиналась так: «С горечью и надеждой мы сообщаем о преднамеренном убийстве более миллиона ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей». Я сказал, что дело, которое мы рассматриваем, есть не что иное, как «обращение гуманности к закону». Ни один подсудимый не признал себя виновным. Ни раскаяния, ни сожаления.

Меня часто спрашивают, волновался ли я в ходе того процесса. Я был неопытным молодым юристом, а напротив меня сидели массовые убийцы, и среди них – генералы СС, которые, будь у них такая возможность, застрелили бы меня на месте. Но я не волновался, я негодовал. В отличие от меня они были убийцами и знали, что я могу это доказать. Только на то, чтобы изложить доводы обвинения, у меня ушло два дня. Я с полной уверенностью заявлял:

– Так это были вы? А это разве не ваша подпись? Да вы просто наглый лжец.

В заключение я сказал: «Подсудимые были жестокими палачами, чей террор написал самую черную страницу в истории человечества. Смерть была их орудием, а жизнь – игрушкой. И если эти люди не понесут наказания, то закон утратил свою силу, а человечеству должно бояться». Я и представить не мог, что эти слова получат отклик, а мы войдем в историю юриспруденции.

Защита выступала 136 дней. Самый занимательный и отвратительный довод в защиту геноцида выдвинул главный обвиняемый, генерал СС доктор Отто Олендорф. В донесениях говорилось, что подразделение, которым он командовал, уничтожило 90 000 евреев. Его спросили, правда ли это, на что он ответил, что не знает, ведь его люди имели склонность преувеличивать число жертв. Они хотели, чтобы все думали, будто они убили больше людей, чем на самом деле. Когда же цифру скорректировали до 70 000, он успокоился. Олендорф подтвердил, что евреев убивали только из-за их происхождения. Будто подражая тону школьного учителя, он объяснил, что те, в ком течет цыганская кровь, люди ненадежные, они могли помогать врагу, а значит, их нужно было уничтожить. Когда дети-евреи вырастут и узнают, что их родители были убиты, то станут врагами Германии, поэтому их тоже необходимо было убить. Разве не понятно, что он заботился о безопасности своей страны?

В свое оправдание он говорил о самообороне.

– Но ведь никто не нападал на Германию, – ответили ему. – Это Германия напала на Францию, Бельгию, Голландию, Данию.

– Да, разумеется. Но Гитлер знал, Гитлер знал куда больше, чем я. Большевики планировали напасть на нас, поэтому мы решили нанести удар первыми. Мы действовали в рамках закона.

В доказательство своих слов он привел обстоятельную экспертную оценку специалиста по уголовному праву из Мюнхена, который утверждал, что подобные действия преступлением не являются. Я и представить не мог, что в 99 лет услышу из уст президента Соединенных Штатов тот же самый аргумент, когда он, выступая с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН, будет грозить Северной Корее «уничтожением» в случае угрозы США или их союзникам. У Германии не было законного права наносить этот удар. Три судьи Нюрнбергского трибунала опровергли версию о самозащите.

Согласно Олендорфу, война требовала отказа от норм гуманности. Он припомнил союзникам бомбардировки Дрездена и Хиросимы. Его умозаключения представляли собой готовый рецепт мировой катастрофы, и он был приговорен к смертной казни через повешение. Его судьбу разделили многие. Каждый такой приговор был для меня сродни удару молота по голове. Я не просил о смертной казни, ведь сама мысль, будто столь масштабные преступления могут быть искуплены смертью нескольких человек, казалась мне верхом пошлости. Остальных приговорили к пожизненному заключению или длительным срокам. По окончании каждого процесса Нюрнбергского трибунала главный прокурор приглашал всех к себе, чтобы отметить это важное событие. Кажется, я был единственным, кто вежливо откланялся с праздника, устроенного в свою честь.

На первый взгляд может показаться, что заключенное в этой главе напутствие в повседневной жизни не пригодится, но я настаиваю, что это не так. Люди уверены, что произошедшее в гитлеровской Германии больше никогда не повторится, а в их странах – и подавно. Но все это случилось в Германии меньше ста лет назад, и тогда тоже никто не думал, что такое вообще возможно.

Как я уже сказал, доводы, которые приводили обвиняемые в свою защиту, не исчерпали себя и сегодня. По всему миру совершаются военные преступления. Пусть не так организованно и не с тем размахом, но и после 1945-го они не стали историей. Правда бесценна. Не обманывайте себя тем, что люди ее знают, помнят и слышат. Я пришел к выводу, что военные преступления остаются таковыми, вне зависимости от того, кто их совершил; всю свою жизнь я боролся с сильными мира сего, чтобы напомнить им об этом и привлечь их к ответственности.

Обвиняемые на Нюрнбергском процессе были отнюдь не обычными преступниками. Все они были умны и образованны. У них были степени по экономике и праву. Один даже был оперным певцом, а другой – лютеранским пастором. И все отрицали, что совершили что-то предосудительное. Я осознал, что война даже самых порядочных людей превращает в убийц. Олендорф прекрасный тому пример. Он был приятным джентльменом с дипломом экономиста, отцом пятерых детей. Он искренне верил в то, что говорил. Его доводы были для меня злом, но это не умаляло их рациональности. Если честно, мне было его жаль.

Из всех обвиняемых только с ним я беседовал один на один уже после вынесения приговора. Я спустился к нему в камеру, которая располагалась в подвале Дворца правосудия. Сказал, что хочу поговорить. Спросил у него по-немецки, могу ли я что-то для него сделать. Небольшое одолжение? Передать послание его семье? Но он сказал, что русские нападут, а коммунисты захватят власть, и вот тогда я пойму, что он был прав. Он снова и снова повторял свои аргументы из зала суда. Он ничего не понял и ни о чем не жалел. Я даже разозлился. Не для того я спускался, чтобы слушать все это. Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал по-английски:

– Прощайте, мистер Олендорф, – и с этими словами захлопнул перед ним дверь.

Меня приглашали на его казнь. Я отказался.

Глава седьмая

О любви:

Есть дела и поважнее спасения мира

Я женился на Гертруде, девушке, в которую влюбился еще в юности, и у нас родилось четверо детей, которые принесли нам и